САДЫ СААДИ

Сергей АМАН создал очень своеобразную книгу. В ней не "проза становится в позу и говорит: я стихи, а стихи отвечают: "хи-хи" (Семен Кирсанов), а с точностью до наоборот: стихи скромно пишутся в подбор и прикидываются прозой: "Я выпил эту жизнь от краешка до дна. И вот уже с вершин та пропасть мне видна, куда течет песок от онемевших ног, где времечко поет, заказывая срок". Предоставляю вам судить стихи это или не стихи, но то, что это поэзия — не подлежит никакому сомнению. Меня было кольнул уменьшительно-ласкательный суффикс в суровом слове "время" — но тут же я понял, что это никакой не подхалимаж — а едва-едва прикрытая дрожь мужественного человека.

А   по   поводу   избранного   псевдонима Сергей тоже высказался:

 

За столом под водочку с закуской

русский я, я безусловно русский.

 

А когда я крупно отоварен,

значит, я еврей или татарин.

 

Лишь одно во мне без перемен:

в чем-то где-то я порой туркмен.

 

АМАНУ дается самое трудное — лирика, причем не простая лирика, а лаконичная. Порою кажется, что она лишена не только лишних слов — но и самого необходимого минимума. Приведем один заведомо недлинный пример:

 

Расставание

 

Отныне обречен

дверь отпирать ключом,

 валиться на кровать

и думать ни о чем.

 

Сергей обошелся даже без местоимений: никакого "я", никакой "ты". Одна опустевшая комната. (На квартиру это не похоже). Неудивительно и даже естественно, что поэт отдает предпочтение ночной работе — над дневной. (Причем, не именует ни ту, ни другую творчеством):

 

Стихи ночные не чета дневным,

им не накинуть никакой одежды.

Они голы, как черные стволы,

где ни листвы, ни веры, ни надежды.

 

Но я вдруг почувствовал, что по вине рецензента портрет поэта становится начертанным сплошными черными красками. Это — меа шела (моя вина) — и я (как принято говорить в лучших кругах современных интеллектуалов) дико извиняюсь. Тем более, что меня не составляет никакого труда опровергнуть. Достаточно привести тот же коротенький пример:

 

Летнее пробуждение

 

Ах, соня, проснись и застынь у оконца,

увидев сквозь серых ресниц волоконца,

как в синьке небесной полощется солнце...

 

А вот Андрея Вознесенского поразили, как он их называет, богоборческие строки:

 

Снова вечер. Шалый свист за окном

поминает, что я с чёртом знаком.

Бог с ним, с чёртом, я не в детском кино:

Бог, он с Чёртом всё равно заодно.

 

Я бы должен был по-настоящему описать подробно всю книгу. Отметить портреты (особенно удачный Арсения Тарковского) и так далее. Но я опасаюсь только одного: что же тогда останется читателю? Нельзя пересказывать строку за строкой. Это — как у детектива. Нельзя давать разгадку раньше прочтения. Читатель сам имеет возможность погрузиться в глубину книги "В садах судьбы". И пусть он вынесет из глубины свое собственное впечатление.

Александр АРОНОВ